Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] - Николай Лейкин

— Вот разбойники, индейцы-разбойники. Они делают нападение на охотников. Видите, гонятся за ними, — сказал земляк.

Раздались выстрелы, лязг оружия, несколько всадников повалились с лошадей, в пороховом дыму смешались индейцы и охотники. Когда дым рассеялся, охотники были уже со связанными руками, индейцы уводили их и их лошадей за декорацию, изображающую холмы с деревушкой. На лошади одного из индейцев между шеей лошади и туловищем индейца лежал охотник со свесившимися руками и ногами. Еще один индеец тащил за собою по земле на аркане другого охотника.

— Прощайте, охотнички! Индейцы победили и повели их в плен на жаркое, — сказал Николай Иванович.

— Да неужто съедят? — поспешно спросила Глафира Семеновна.

— А то как же? Порядок известный. Ведь они людоеды. Из одной ноги бифштексы, из другой бефстроганов, из третьей какой-нибудь там антрекот, — шутил Николай Иванович.

— Да неужели настоящим манером съедят?

— Нет, нет. Ведь это только представление. Кто же им позволит здесь, в Париже, людоедствовать! — успокоил Глафиру Семеновну земляк.

— Ну то-то… а я уж думала…

Первое отделение представления кончилось. По местам забегали гарсоны с подносами, предлагая публике пиво, флаконы с коньяком, фрукты, сэндвичи. Также ходил мальчишка-индеец в синих штанах с позументом в виде лампаса и в накинутом на плечи полосатом одеяле и навязывал публике слипшиеся комки каких-то розовых обсахаренных зерен, бормоча что-то по-английски. Из английской речи, впрочем, выделялись и французские слова: vingt centimes. Пристал он и к супругам, тыкая им в руки по комку.

— Для еды это, что ли? — спрашивал его Николай Иванович. — Ты мне скажи, для еды? Манже?

Мальчишка не понимал и только твердил: vingt centimes.

— Конечно же для еды, — отвечал за него земляк. — Вон, видите, ест публика. Это что-нибудь американское. Надо попробовать.

Он купил комок зерен, отломил кусочек, пожевал и выплюнул.

— Безвкусица, — сказал он.

Попробовали зерен и супруги и тоже выплюнули.

— А ничего нет интересного в этом диком представлении, — проговорила Глафира Семеновна, зевая в руку. — Тоска.

— Необыкновенно бойкие лошади, молодецкая езда индейцев и их ловкость — вот что интересно, — отвечал земляк.

— Полноте, полноте… Наши казаки куда лучше все эти штуки на лошадях проделывают, — возразил Николай Иванович.

Мерзавка

Представление индейцев действительно было донельзя однообразным. В первом отделении они гнались за охотниками, нападали и сражались с ними, в следующем отделении они то же самое проделывали, настигнув фургон с европейскими переселенцами. Глафира Семеновна зевала, зевал и Николай Иванович, не отставал от них и земляк.

— Пойдем-ка мы лучше побродим по саду да зайдем к этим самым диким в их домики и посмотрим, как они живут, — сказал Николай Иванович. — Чего тут-то глаза пялить. Ей-ей, никакого интереса в этих скачках. Посмотрели, и будет. Кстати же, там и ресторан. Вставай, Глаша.

— Да, уж лучше действительно по саду походить, — согласилась Глафира Семеновна, вставая с места.

Беспрекословно поднялся и земляк. Они вышли из амфитеатра и по дорожкам сада направились к жилищам индейцев.

В палатках индейцев шла стряпня. Оставшиеся в палатках женщины, очевидно, готовили ужин для своих мужчин, гарцующих в это время на арене. Николай Иванович, Глафира Семеновна и земляк подняли войлок, висевший у входа, и вошли в одну из таких палаток. Там было дымно. Горел костер, разложенный на земле, и над костром висел котелок с варящейся в нем пшенной кашей. Около костра на корточках сидели две женщины — одна старая, другая молодая. Старая мешала деревянной палкой кашицу в котле. Молодая, имея в руке серповидный коротенький нож, разрезала мясо на мелкие кусочки, проделывая эту работу прямо на земле с притоптанной травой. Женщины были в одних только шерстяных коротких и чрезвычайно узких юбках полосатого рисунка и в грязных рубашках без рукавов. Ноги у обеих были босые. Голова старой женщины была повязана пестрым платком; молодая женщина была простоволосая, но зато на шее имела несколько ниток цветных бус. При входе посетителей женщины заговорили что-то на своем наречии. Наконец молодая стрельнула глазами в сторону Николая Ивановича, поднялась с земли и, подойдя к нему, положила ему на плечи руки и улыбнулась.

— Мосье… Ашете абсент… Ашете абсент пур ну… — сказала она и стала ласково трепать Николая Ивановича по щекам.

— Брысь, брысь!.. — замахал тот руками, пятясь.

Но женщина не унималась. Она схватила его за руки и стала притягивать к себе, как бы стараясь, чтобы он ее поцеловал.

— Да чего ты пристала-то, черномазая? — бормотал Николай Иванович, стараясь высвободить свои руки из рук женщины, но та была сильная, и это не так легко было сделать. Она продолжала держать его руки и говорила все ту же фразу:

— Ашете абсент пур ну, ашете абсент.

— Она просит, чтобы вы купили ей анисовой водки, — перевел земляк Николаю Ивановичу.

— Водки? Так чего же она мне руки-то ломает! И ведь какая сильная, подлючка!

Николай Иванович косился на жену. Та уже вспыхивала, бледнея и краснея от ревности, и наконец проговорила:

— Вот нахалка-то! Николай Иваныч! Да что ж ты стоишь-то да за руки ее держишь! Пойдем вон… Выходи…

— Она меня держит, а не я ее… Пусти, черномазая! — рванулся он, вырвав одну руку, но женщина, улыбаясь и показывая белые зубы, держала его за другую и бормотала:

— Ашете абсент, ашете абсент.

— Николай Иваныч! Да что ж ты, в самом деле!.. — возвысила голос Глафира Семеновна. — Ведь сказано, чтобы ты выходил!

— Душечка… Она меня держит…

Он потянулся к выходу и, так как его держали, вытащил за собой из палатки женщину. Та, предполагая, что Николай Иванович согласился уже купить ей абсенту и сейчас поведет ее в ресторан, обняла его другой рукой за шею, поцеловала и заговорила:

— Мерси, мерси… Аллон, аллон…

Но тут Глафира Семеновна не выдержала. Она взмахнула дождевым зонтиком и с криком: «Ах ты, подлая индейская морда!» — ударила женщину по голове. Взвизгнула в свою очередь и женщина. Увидав, что удар нанесен ей Глафирой Семеновной, она выпустила из рук руку Николая Ивановича, бросилась на Глафиру Семеновну и вцепилась в ее ватерпруф, сверкая глазами и бормоча непонятные слова. Глафира Семеновна рассвирепела и тоже держала ее за ворот рубахи.

— Меня хватать? Меня? Ах ты, индейка мерзкая! Да я тебе все бельмы твои выцарапаю, — бормотала она.

— Глаша, оставь, оставь… — начал было Николай Иванович, оттаскивая за плечо жену, но было уже поздно…

В одно мгновение Глафира Семеновна и индеянка вцепились друг дружке в волосы и упали на траву, барахтаясь и царапаясь.

— Господи! Да что же это такое! — воскликнул Николай Иванович и бросился разнимать дерущихся. — Земляк! Да что же вы-то сложа руки стоите? Помогите и вы! — закричал он земляку.

Земляк тоже начал разнимать. Он сел на индеянку и старался отдернуть ее руку от Глафиры Семеновны; но тут выбежала из палатки старая индеянка и, заступаясь за молодую, принялась тузить кулаками по спине земляка, Глафиру Семеновну и Николая Ивановича. Сделалась общая свалка. К происшествию между тем, заслыша крики, подбегали гарсоны из ресторана, путаясь в своих длинных белых передниках, стремились мальчишки-индейцы.

Кое-как сцепившихся женщин растащили. Те еле переводили дух, и каждая по-своему выкрикивала угрозы.

— Наглая индейская тварь! Потаскушка! На моих глазах и вдруг смеет к моему мужу целоваться лезть! Я покажу тебе, мерзавка! — слышалось у Глафиры Семе новны.

Бормотала что-то и индеянка, показывая кулаки. Шляпка Глафиры Семеновны валялась на траве, вся измятая, валялся и переломанный зонтик.

— Ах, срам какой! Ах, срам какой! Глаша, Глаша! Да уймись же… — говорил Николай Иванович, передавая растрепанную Глафиру Семеновну тоже растрепанному и без шляпы земляку, и принялся поднимать шляпы и зонтик.

Гарсоны и собравшаяся публика, держась за бока, так и покатывались со смеху.

Эдакий скандал!

Когда супруги пришли в себя, то прежде всего они набросились друг на друга с упреками.

— Тебе хотелось, чтоб все это произошло, ты искал этого, ты нарочно лез на диких. У тебя только и разговора было, что о диких. Рад теперь, рад, что такой скандал вышел? — говорила, чуть не плача, Глафира Семеновна Николаю Ивановичу.

— Душенька, ты сама виновата. Ты первая хватила эту самую индейку зонтиком по голове, — отвечал тот.

— Да, хватила, но я хватила за дело. Как она смела к тебе лезть! Ведь лезла целоваться с тобой, ведь она облапливала тебя. Будто я не видела! И главное, при жене, при законной жене, мерзавка, это делает.

— Да почем она знала, что ты моя жена?